Газета "Кишиневские новости"

Олег ВИДОВ: «Я был советским человеком, поэтому меня, наверное, и отпустили»

Олег Видов— легендарный актер советскогокинос абсолютнонесоветской внешностью. Он учился на одном курсе со Станис­лавом Говорухиным, создателем фильма о Буратино Леонидом Не­чаевым, актрисой Ольгой Гобзевой, ушедшей в монашество. И стал од­ним из первых в СССР актеров, сни­мавшихся на Западе. Для многих он прежде всего — звезда фильма «Всадник без головы».

Почти 30 лет Олег Видов живет в Лос-Анджелесе. Мы встретились в его доме в Малибу, куда поднимаешься, как по горному серпантину. Красота необыкновенная! И океан перед тобой…

«Живя в Америке, вижу лица моих зрителей. Я хочу, чтобы они думали обо мне хорошо»

— Хорошо ли вам в Лос-Анджелесе? Слышала от Сергея Бодрова, живущего тут, что здешняя жизнь отличается про­стотой отношений, свободой, лишена снобизма, да еще и дешевая.

— Думаю, что Сергей прав. Если хочешь здесь нормально жить, надо много работать. Моя дорогая, если в Америке нужно мыть по­суду, ты ее моешь. Нужно быть шофером — ты будешь им. Здесь идут к цели всеми силами. Мы с Джоан (жена. — Авт.) всегда старались делать что-то полезное, относились к любо­му делу как к миссии. Взявшись в свое время за российскую мультипликацию, хотели по­казать ее всему миру — и добились этого. Ее увидели в 55 странах на 35 языках. За это нас кусали очень долго. Вся ложь, которую на нас навалили, была организована высоко­поставленным чиновником. В конце концов у него отняли все то, что он подмял под себя. Шесть лет шли суды, организованные им за государственный счет. Огромные деньги по­трачены на адвокатов. В конце концов нашли компромисс: у нас выкупили коллекцию. Но я не хочу об этом вспоминать. Столько было боли!

— А я часто вспоминаю эту историю, наблюдая за тем, что происходит на «Со­юзмультфильме». Руководители меняют­ся, а воз и ныне там.

— Мы восстанавливали драные и пыль­ные негативы по кадру. Это стоило безумных денег. Нельзя было ударить в грязь лицом, потому что я всегда считал себя частью со­ветского кино, и мультипликация — часть со­ветского кино. Нас ограбили, навалившись кодлой, как говорили у нас в Томилине. Я человек честный, не жулик, поэтому с тре­петом отношусь к тому, что про меня пишут и говорят. Даже живя в Америке, вижу лица моих зрителей. Я хочу, чтобы они думали обо мне хорошо.

— Теперь у вас новое дело?

— Мы организовали наркологическую клинику, и она стала чуть ли не номером один в Малибу. Полгода назад мы продали клини­ку, но остаемся там консультантами. И слава богу, что так сложилось, потому что в нашем возрасте надо уже заниматься собой.

— Недавно мы вспоминали вас с Мар­леном Хуциевым. Вы же снимались у него в «Заставе Ильича»…

— Правда вспоминали? Я ему позвоню. Хороший, милый человек и потрясающий мастер. Он был чуть ли не первым моим ре­жиссером. Я в конце «Заставы Ильича» при­куриваю у Коли Губенко. Марлен Мартынович уловил тот момент «оттепели», когда Москва превратилась в Европу, почти в Париж с точ­ки зрения взаимоотношений — свободных, чистых. Гениальный фильм! К сожалению, холуйствующие чиновники всегда всего боят­ся. Они отправили «Заставу Ильича» на полку. За то время, что она там лежала, ее растащи­ли на цитаты. Свет этого фильма остался во мне. Тогда, в период «оттепели», многое из­менилось, ушел страшный зажим, сидевший в каждом из нас. Меня отпустили сниматься в «Красной мантии» — в Данию, Исландию и Швецию. Мир открылся. Заметьте: чем мы добрее, тем нас больше любят. Чем злее — тем больше ненавидят. Вообще злых людей никто не любит. Советские и русские люди всегда жили в мире, не было в них озверения. Я бывал в Якутии, Казахстане, Белоруссии и на Украине, по всему СССР и могу судить об этом.

— Вы ведь с раннего детства колеси­ли по стране?

— Маму отправили в Казахстан работать. Мы были вначале в Монголии, где она препо­давала, а потом отправили в Германию. Там она была корректором два года. Мама води­ла меня в музеи, на концерты. Я это хорошо помню. Все было на сломе — уходящая война и приходящий мир. Я там лазил по развали­нам…

— Все, что вы рассказываете, не вя­жется с вашим обликом красавца актера, любимца миллионов. Неужели у вас, хотя бы по молодости, не было богемного пе­риода, зазнайства?

— Не было. Я очень трепетно относился к своей профессии, считал, что поступление во ВГИК — огромная удача, старался хорошо учиться. Меня взяли в фильм «Друг мой, Коль­ка!» на эпизод, который потом, правда, исчез. И я видел труд плотников, строивших декора­ции, рабочих «Мосфильма». А я-то не был со­трудником студии. Труд гримера, костюмера, осветителя представлялся мне загадочным. Я старался все в себя впитать. После завер­шения съемок директор картины Пастуш­ков — а он был чудесный человек — дал мне очень хорошую характеристику. Узнав, что на студию научно-популярных фильмов требу­ется осветитель, я пришел туда с этой реко­мендацией. Люди, работавшие тогда в кино, были фронтовиками, прошли войну, им было что сказать. Я никогда не относился свысока даже к самому маленькому человеку. Без та­ких людей не было бы кино.

«Когда я впервые приехал в Данию, все время осматривался, думал, кто же меня будет вербовать»

— Как вам работалось в советском кино?

— Я любил кино — оно было самым главным. Целиком фокусировался на работе и считал себя счастливым человеком — до определенного момента. Был период, когда я хотел стать режиссером. Георгий Данелия брал меня на режиссерские курсы. У меня к тому времени уже были фильмы «Сказка о царе Салтане», «Метель», «Обыкновенное чудо», «Красная мантия», «Ватерлоо», «Моги­ла льва» моего однокурсника Валерия Рубин­чика. Как я горевал, когда его не стало. Меня пригласили в Югославию, где я снялся в трех фильмах. В одном — с Сергеем Бондарчуком. Эти картины стали очень популярны в Сер­бии. Данелия пригласил меня в «Джентльме­ны удачи», сценарий к которому написал. Он всегда ко мне относился с симпатией, умел разглядеть в человеке то, что в нем есть и что следовало поддержать. Но я в тот момент же­нился, надо было зарабатывать деньги на со­держание семьи. Потом я все-таки поступил к Ефиму Дзигану на режиссерское отделение ВГИКа и закончил его с оценкой «отлично». Так Станислав Ростоцкий как председатель комиссии оценил мою работу.

— Вы, советский актер, оказались на съемках в Дании и Югославии. Что по­разило?

— Там было потрясающе! Поражало, что на съемочной площадке кормили, всегда давали кофе и бутерброды. У нас ничего по­добного не было. Мы же в обед все бежали в столовку. А когда ты ешь маленькими пор­циями, у тебя сохраняется энергия, работо­способность.

— Инструкции получали при выезде за границу?

— Конечно. Мне говорили: будь осторо­жен, тебя могут завербовать. Когда я впервые приехал в Данию, все время осматривался, думал, кто же меня будет вербовать. Но ни одна собака не подошла. У меня и мысли не было — остаться там. Мои родные, семья жили в Москве.

— А гонорары платили?

— Разрешено было взять суточные, а весь гонорар я отнес в посольство. Но я не жаловался. Мне повезло поехать за грани­цу. Я был одним из первых, кого выпустили. Самым первым был Сергей Бондарчук, кото­рый снимался у Роберто Росселлини в 1960 году. А я поехал в Данию — сниматься в саге XII века «Красная мантия». Моему выезду по­способствовало одно обстоятельство. Сер­гею Герасимову для фильма «Журналист» нужна была Анни Жирардо. И это совпало с моим приглашением. Сделали нечто вроде обмена.

— Никого к вам не приставили?

— Нет. Но я и сам осознавал, какая от­ветственность на меня возложена. Я предста­витель Советского Союза, снимаюсь в глав­ной роли. Мне надо быть в форме, скакать на лошади, драться, да и любовную историю сыграть. Я очень серьезно относился к кино­процессу. Кто-то шел в ресторан, гулял, а я готовился к работе.

— Вы были по сути советским чело­веком?

— Конечно, я был советским человеком, поэтому меня, наверное, и отпустили.

— Нелогично получается. Такой пра­вильный советский человек — и вдруг та­кое …

— Я уехал за границу не по меркантиль­ным соображениям. К деньгам всегда отно­сился равнодушно. (Наша общая знакомая, тогда сотрудница Госкино, вспоминает, как Олег Видов возвращался со съемок в Югос­лавии с чемоданом подарков, которые всем раздавал. И меня он одарил шарфиком, косметичкой, картиной, велел не выпендри­ваться и взять деньги за такси, на котором я добиралась до Малибу, при том что водитель содрал с меня втрое больше положенного. — С.Х.)

— Моя вторая жена дружила с Галиной Брежневой, бывала в верхах, и я всяких идио­тов и холуев насмотрелся. Глядя на этих убо­гих людей, думал: и вот они управляют такой огромной страной! Но дело не в этом. Я по­нимал, что вряд ли смогу сниматься, что при­дется работать слесарем или электриком на заводе. В 1988 году у меня обнаружили опу­холь на гипофизе — уже в четвертой стадии. У нас в то время не было соответствующей аппаратуры для проведения операции. С таким диагнозом наши соотечественники в 99,9 процента случаев отправлялись к пато­логоанатому. Мне крупно повезло, что я из­бежал такой перспективы. Но это же целая история! Я женился в Югославии, переехал туда, снимался. Мне сделали в США велико­лепную операцию. С тех пор прошло 26 лет. И я жив.

«Я выбрал жену в президенты. Она меня — в премьер-министры»

— Когда карьера только начиналась, отдавали себе отчет в том, что вы краса­вец?

— Я был стеснительным человеком. Ког­да хвалили, было неудобно. И это не здорово, скорее недостаток советского воспитания. Нам все время твердили: не высовывайся, жди, когда тебя похвалят. В Америке все наоборот. Мама воспитывает сынка так, что он уверен в своей гениальности. И в России такие семьи есть. Человек вырастает и пони­мает, что он Человек. Мы же воспитывались не в свободном мире. Нами всегда кто-то ко­мандовал. Теперь мной никто не командует, даже жена. У нас с ней демократия. Я ее вы­брал в президенты. Она меня — в премьер-министры. Иногда я в творческом плане впереди, а она — в деловом. Джоан сейчас выпускает кулинарную книгу, предназначен­ную тем, кто избавляется от наркозависи­мости и нуждается в бессахарной диете. В основе этой методики — французская диета. Она опробована годами. Пациенты нашей клиники за неделю выкарабкивались и на­чинали выглядеть как люди. Джоан работала над книгой больше трех лет.

— Удивляюсь вашей кипучей энергии. Вы все время идете небанальным путем.

— Да, мы деятельные люди. Все время работаем. Сначала занимались игровым кино. Анимация пришла мне в голову, когда я узнал, что студия «Союзмультфильм» — в ужасном состоянии, когда сотрудникам давали вместо зарплаты чуть ли не сахар. Мы с детства лю­били анимацию и решили помочь.

— Если бы вы знали, чем все закон­чится, взялись бы за это?

— Я бы не стал это делать. Потратить 16 лет жизни на борьбу с идиотами — это много. Но Джоан считает, что мы сделали большое дело вопреки всему. Мир узнал доброе лицо советской культуры.

— А почему не стали дальше работать в кино?

— Охота отпала. На проект ушло года два. Потом я снимался, сыграл генерала, который ничего не понимает в происходящем и в итоге застрелится. Может, где-то этот фильм и по­казывали. Мы снимались вместе с покойным Сашей Белявским. Прелестный был артист. Вообще артистов надо жалеть и беречь. Это редкие люди, растворяющие жизнь в созда­ваемых образах. А им платят копейки.

— Не все наши артисты работают за копейки. Режиссеры звереют от актер­ских ставок…

— Нет, моя дорогая, за копейки в любом случае. Артиста изматывают до потери созна­ния, доводят до того, что он может сдохнуть. А режиссеры всегда звереют. В Советском Союзе они всегда были боги. А здесь — не боги, а только знаменитые люди, полностью зависимые от звезд.

Светлана ХОХРЯКОВА.