Газета "Кишиневские новости"

10 лет назад открылась галерея Ильи Глазунова

Как раньше все командирован­ные ломились в «Ленком» и «Со­временник», так и теперь у при­езжих на одном из первых мест среди достопримечательностей Москвы — галерея Глазунова.

Инеудивительно, ведь тут гла­венствует особый жанр — живая история…

История оставила нам снимки огром­ной очереди, змеей опоясывающей Манеж, — там, кстати, среди прочих работ выстав­лялась и «Вечная Россия». У Глазунова еще не было никакой галереи, но независимые рецензенты уже тогда, на рубеже 80–90-х, называли творчество Ильи Сергеевича «объ­единительным и спасительным», способным «нести огонь веры и надежды» в период хао­са и мрака распада великой державы: «один философ сказал, что молодость — это спо­собность совершить подвиг; и в этом смысле Глазунов всегда остается молодым».

— Илья Сергеевич, понятно, что гале­рея — дело всей вашей жизни…

— Дело всей моей жизни — творчество и общественное служение. Я счастлив и бла­годарен, что могу показать мои работы.

В основанной мной около 30 лет назад Российской академии живописи, ваяния и зодчества, ректором которой я являюсь, — продолжает Глазунов, — мы стараемся со­хранить высокие заветы реализма русского и европейского искусства. И я удивляюсь, что, например, в Петербургской академии — Институте имени Репина, которую я окон­чил, сейчас в учебную программу молодых художников не входит классическое рисо­вание с гипсов, равно как и изучение тех­нологии старых мастеров — копирование в Эрмитаже и Русском музее.

Я скажу словами НЕ любимого мною поэта Маяковского: «Я — художник, и этим интересен». И как художник счастлив, что мое искусство, моя галерея — одна из самых посе­щаемых в Москве. Задача художника — будить современников величавыми образами духа. Люди жаждут духовности настоящего искус­ства. И я с благодарностью вспоминаю Исаака Бродского, который в начале 30-х годов про­шлого века возродил уничтоженную авангар­дистами академическую школу реализма, пригласив туда преподавателем даже белоэ­мигранта Ивана Билибина! (К слову, Билибин, вернувшись в Союз из Парижа, умер спустя несколько лет в блокадном Ленинграде.)

— Вы сами вышли из блокадного Ле­нинграда…

— Да. От голода погибли мать, отец и все близкие родственники. Через Дорогу жизни, пролегавшую по льду Ладожского озера, меня, одиннадцатилетнего, вывезли из города в глухую новгородскую деревню Гребло. Там я работал на колхозных полях… Потом блокада была снята, я вернулся в пу­стынный родной Ленинград. Поступил в ху­дожественную школу при Институте имени Репина Академии художеств СССР (акаде­мия тоже только вернулась из эвакуации, из Самарканда). И помню, как в школу заходил Игорь Грабарь — небольшого роста, точь-в-точь как на дружеских шаржах Серова, — вынимал свою папочку и показывал нам репродукции Веронезе, Микеланджело, Тициана… С каким любопытством и благо­говением мы ему внимали: с нами, маль­чиками, Грабарь по-взрослому говорил об искусстве…

— То есть была серьезная школа…

— Причем дореволюционная, прошу заметить. И именно эту, дореволюционную, великую традицию я внес в основанную мною Академию живописи, ваяния и зодче­ства, которая, по мнению многих авторитет­ных экспертов, является сегодня последним бастионом русской и европейской художе­ственной школы. А школа — это крылья для художника. Когда ты имеешь за плечами ступени пройденного мастерства — дальше можешь делать все что хочешь, идти по из­бранному тобой пути… И у нас потрясающие художники рождаются.

— Но этих потрясающих мало кто знает.

— Это серьезная проблема. Сегодня в моде то, что по ошибке называется «со­временным искусством». Хотя это «совре­менное» выросло из коминтерновских рост­ков 20-х революционных годов с их иконой — «Квадратом» Малевича… Современные художники всегда работают для своих со­временников. Но почему сегодня антиискус­ство, с их инсталляциями и перформансами, называется искусством, да еще и современ­ным? Искусство вечно и должно быть понят­но всем, как мы сегодня понимаем музыку Баха, картины Веронезе, творения Шекспи­ра. Как небо может быть современным? Небо — вечно. И искусство должно быть та­ким же. Наше время — осмысленное через традицию, когда поле битвы добра и зла есть сердце человека, — и является содержани­ем современного искусства, выраженным в форме объективно существующего мира. Это и есть духовный реализм, который всег­да современен. А талантов в России — боль­ше, чем где бы то ни было. Однако никакой поддержки реализма сегодня нет — ни госу­дарственной, ни меценатской…

■ ■ ■

К вопросу о традициях: Глазунов назвал Васнецова былинным богатырем русской живописи, Врубеля — ее проникновенным мистиком и стилистом, а Нестерова — тре­тьим из «соборян», который как никто сумел выразить всю трепетность и чистоту право­славной души… и отзвуки их кисти мы слы­шим, переходя из зала в зал.

Свое художественное кредо Глазунов декларировал как отход и от абстракцио­низма, и от натурализма: «В живописи важны два понятия — как и что. Причем первично ЧТО — что именно хочет сказать художник. А КАК — это и есть форма его искусства. КАК — вторично, но авангардистских трюков я не приемлю, равно как и фотографического на­турализма…»

Ян СМИРНИЦКИЙ.