Газета "Кишиневские новости"

Александра ЗАХАРОВА: «Я дочь — это данность, и, конечно же, Марк Анатольевич старается, чтобы я играла»

Она просто отличница! Не толь­ко потому, что ведущая актриса «Ленкома», умная, замечатель­ная… Просто есть еще дата — кра­сивая дата, прямо скажем. Но вот всегда ли Александра Заха­рова получала свои «пятерки»? Да и что вообще такое — быть дочерью главного режиссера? Такого режиссера!

«Аллилуйя во здравие Николая Караченцова»

— Вы считаете себя примой вашего театра?

— Ни в коем случае! Потому что у нас главная актриса — Инна Михайловна Чурико­ва, и Марк Анатольевич говорит про нее: «Это наша царица золотая». У нас много хороших актрис, а прима… Наверное, с одной стороны, это прекрасно, с другой — здесь есть что-то опереточное. Знаете, актер — краска режис­сера, и пережить замену любого актера, даже очень великого, возможно. Театр строит ре­жиссер на сегодняшний день.

— То есть, по-вашему, «Ленком» — это Марк Захаров и все остальные. Захаров — демиург, который лепит из вас что за­хочет? А вы все готовы идти за ним с за­крытыми глазами?

— Да, но есть исключения. С уходом Александра Абдулова ушли спектакли «Плач палача», «Варвар и еретик». С великим Ев­гением Павловичем Леоновым ушла «Поми­нальная молитва», и никто не смог сыграть вместо него. Была попытка у Армена Бори­совича Джигарханяна, но не сложилось. Тот слишком большой вклад — духовный, эмо­циональный, физический, — который отдал Евгений Павлович этой роли… Его на самом деле не хватает. Есть такой великий актер, как Леонид Сергеевич Броневой. Его Мюллер из «Семнадцати мгновений» — учебник актер­ского мастерства… Он притягивает к себе, на него очень интересно смотреть. И, конечно, Инна Михайловна Чурикова, уникальная, она незаменимая актриса, на мой взгляд. То, как она играла «Тиля», «Чайку» или в спектакле «Мудрец»… Мне кажется, это гениальные ра­боты.

Марк Анатольевич вырастил несколько поколений актеров, и, когда не стало Олега Ивановича Янковского, не стало Абдулова, такая беда случилась с Караченцовым — это был страшный удар по театру… Такие потери! Но Захаров никогда не опирается на одного человека. Да, эти актеры незаменимы, но те­атр — жив.

— Уходит великий артист — и с ним уходит спектакль. Николай Караченцов, слава Богу, жив, но в «Юноне» и «Авось» играть не может. Вместо него там дру­гие… То есть «Юнону» нельзя было за­крыть ни при каких обстоятельствах?

— Мне кажется, этот спектакль должен жить, там уже несколько поколений играют. То, что Дима Певцов ввелся туда, не побоялся, — это подвиг, честь ему и слава. Знаете, когда собирается такая компания: один из лучших, великих поэтов Вознесенский, потрясающий Рыбников, великий танцор, замечательный ба­летмейстер Васильев, Олег Аронович Шейн­цис… и во главе — Марк Анатольевич…

Кончит было несколько, а Николай Пе­трович был один, да. В какой-то момент ему предложили второй состав, ведь по возрасту было уже тяжело играть, но он категорически сказал «нет». У них начались прения с Марком Анатольевичем, разногласия, но Захаров все-таки согласился: «Да, если у вас есть силы, играйте».

— «Юнона» и «Авось» — марка театра.

— Да, одна из. Это русская рок-опера — не мюзикл, не подражание. Это русское про­изведение, очень наше и очень сегодняшнее. А когда там поется «Аллилуйя» — это поется во здравие Николая Петровича Караченцова. Это в его адрес, чтобы жизнь его стала хотя бы чуть-чуть полегче.

«Отец без меня сейчас просто спектакли не делает»

— Наверное, у вас непростой харак­тер. Ну а что, разве простым быть инте­ресно?

— Нет, мне кажется, я простая.

— Но что вы можете себе позволить в театре и не позволить?

— Я не могу себе позволить опоздать на репетицию. Если что-то у меня там не получа­ется, Марк Анатольевич сразу говорит: «Идите в кукольный театр».

— На «вы»?..

— На «ты». А я его называю в театре «Марк Анатольевич». Нет, я стараюсь себе не позво­лять ничего лишнего. Я дочь, и мне нельзя.

— Дочь Марка Захарова, актриса — безусловно, это большое счастье. Но, может быть, есть другая грань, обратная сторона медали, о которой можно только догадываться?

— Мои родители меня родили, подари­ли мне внешность, потом профессию. Потом как-то вот сложилось, что я стала актрисой Захарова, и мне интересно работать с ним. Я думаю, что мне, конечно, завидуют, потому что я играю во всех последних его спектаклях. Не последних — крайних. Он без меня сейчас просто их не делает, наверное, стараясь по-отцовски успеть «накормить» меня профес­сией. Я счастлива, потому что считаю его ве­ликим режиссером. Он очень продлил жизнь Татьяне Ивановне Пельтцер, которая перешла из Сатиры. Я не думаю, что она сыграла бы такие роли и столько, как здесь. Играла она долго, и уже когда неважно себя чувствовала, в «Поминальной молитве» Александр Гаври­лович Абдулов выходил с ней. Он говорил сна­чала ее текст, она повторяла…

— Да, «Мама, соберитесь!», помню.

— У Горина было: «Меня в поезде так тря­сет». А она на сцене сказала: «Меня в поясе так трясет». Это был восторг у артистов, но, оказывается, и у зрителей. Потом у нее была такая оговорка замечательная… Григорий Из­раилевич придумал в «Поминальной молит­ве»: «Это кто? Это Степан». — «Редкое имя». А она вдруг сказала: «Редкая фамилия». Горин потом так радовался — ведь это нарочно не придумаешь. А как она играла в «Трех девуш­ках в голубом»!

«Я надеюсь, что мне завидуют»

— Вы замечательно говорите о ваших партнерах, партнершах — просто заслу­шаешься, но я возвращаюсь к вам. Сами же сказали, что вам завидуют. Вы это знаете точно?

— Я надеюсь. Если завидуют — значит, все в порядке. Вообще, когда я пришла в те­атр, меня очень хорошо приняли, по-доброму. Это был 83-й год. Долго, мучительно вводили в «Юнону» и «Авось», потом уехали во Францию — меня не взяли. Но, наверное, это было пра­вильно. Были актрисы, которые играли, танце­вали… Я вообще очень горда, что не ввелась ни на чьи роли, я никак никого не потеснила. Но я дочь — это данность, и, конечно же, Марк Анатольевич старается, чтобы я играла.

— В этом нет противоречия у Захарова между режиссерским и отцовским? Вас не волнует, что об этом будут говорить?

— Нет, просто так получилось. Когда я пришла в театр, мой крестный, Глеб Ана­тольевич Панфилов, взял меня в спектакль «Гамлет», а Полония репетировал Михаил Михайлович Козаков. У меня были какие-то переживания из-за этого, на что Козаков мне сказал: «Санька, а я всю жизнь по блату живу». У него же отец — писатель. И потом, у меня есть, мне кажется, уже отдельное имя от Мар­ка Анатольевича, но я его дочь и этим горжусь. Я даже думаю, что это самое главное в моей жизни — то, что я дочь своих родителей.

— Мы все дети своих родителей, но не все дети Марка Захарова.

— Ну вот, я дочь Марка Захарова и ду­маю, что мне повезло. Ведь каждая актриса мечтает о том, чтобы попасть к режиссеру, а я родилась у режиссера. И оказалась, навер­ное, все-таки способной, неплохой актрисой в результате. Он вырастил меня.

— А что вы скажете о Татьяне Догиле­вой, которая утверждает, что была вынуж­дена уйти из театра из-за вас?

— А еще Армен Борисович Джи­гарханян ушел из театра, ушел Проскурин, Алферова ушла — да­вайте всех на меня по­весим!.. На самом деле Догилева потрясающе играла в спек­такле «Жестокие игры», потрясаю­ще! Когда Догилева ушла, я играла только в массовке. Она игра­ла замечательно у Фокина, но мне кажется, уже не так, как у Марка Анатольевича. Зря она ушла? Ну да, зря. Тем бо­лее мы такие раз­ные, мы не можем играть одни роли с ней. Мы и по возра­сту разные, и внешне не похожи.

«Так мы до улицы имени Берии доживем»

— Скажите, театр «Ленком» — это здоровый организм?

— А у вас есть сомне­ния? Смотрите, какие у нас артисты! Вот мужчины: Пев­цов, Раков, Степанченко, Саша Лазарев, Вержбицкий, Юматов, сейчас пришел к нам Миркурба­нов… Какой сильный театр, какая ко­манда! Или вот Антон Шагин, а это совсем другое поколение. Гисбрихт, Марчук… Я по­нимаю, что каждому актеру хочется, чтобы с его уходом все рухнуло, и это естественное желание. Но помните, как была выстроена Сатира на двух великих артистах — Папанове и Миронове, и, когда их не стало, что-то изме­нилось. Хотя, наверное, нельзя так говорить, ведь Театр сатиры — это любимый зрителями театр.

— Вы — народная артистка России, и, по-моему, это абсолютно справедливо. Но народных артистов теперь так много, звание же девальвируется. Когда знаешь, что народными артистами были Леонов, Янковский, Абдулов…

— Марк Анатольевич так и говорит: «У нас в театре редко встретишь артиста без звания».

— Лучше бы отменили эти звания. Нет же народных артистов Америки.

— У них кинематограф, у них другие став­ки, другие зарплаты. А какие красивые у них пожилые женщины 80, 90 лет… Ну что делать, мы живем в другом мире, в другом обществе. А как быть с актерами, которые на периферии работают, в городе Сызрань, Калинине каком-нибудь? Да, к сожалению, есть Калининград и есть Ленинский проспект.

— А вы хотели, чтобы его…

— Да, я бы хотела, чтобы его переимено­вали.

— Это вы не в тренде сейчас говорите. Мы же возвращаемся в СССР…

— Да? Но все-таки называть города, ули­цы именами убийц… Так мы до улицы имени Берии доживем.

— Ну вы прямо в папу, антисталинист­ка! Тогда вопрос на засыпку: Крым наш?

— Да. Так думали князь Потемкин Таври­ческий и Екатерина Великая.

— Скажите тогда напоследок: что зна­чит быть захаровским артистом?

— Когда Марк Анатольевич приглаша­ет нового человека, то говорит ему: «Только дайте слово, что вы не сойдете с ума». И актер дает слово. Потом постепенно что-то с орга­низмом происходит. Захаров лепит актеров — он умеет растить личность, он оснащает акте­ра, так появляется школа. Это литература, это мировоззрение, манера ходить, говорить… Это окружение, умение видеть, что происхо­дит на улице, это сопереживание несчастным, брошенным старикам и детям, собакам… Я же собачница страшная, знаю о чем говорю.

Александр МЕЛЬМАН.