Газета "Кишиневские новости"

Прошло три недели со дня трагедии в Одессе. Загадок меньше не становится

Любой разговор в Одессе сегодня начинается с осторожного про­щупывания позиции собеседни­ка, передачи сигналов по систе­ме «свой—чужой». Нарвешься на чужого — возможны неприятности. В среде творческой интеллигенции в ходу шутки: а не сдать ли тебя Ко­ломойскому за 10 «штук»? (Укра­инский олигарх Коломойский обе­щал заплатить 10 тысяч долларов за пойманного «колорада».) Шутки шутками, а 10 «штук» на дороге не валяются. Люди боятся говорить от­кровенно. Родственники погибших в Доме профсоюзов избегают не только журналистов, но и тех, кто хочет им помочь. Об этом мне рас­сказали волонтеры, работающие в больницах.

Молчаливые похороны

Жаркий майский южный день. По одесской улице идет процессия. Несут гроб. Без траурной музыки. Без слез. Молча.

Хоронили 34-летнего Евгения Лосинского, активиста Куликова Поля, реконструктора. Он умер в больнице, прожив после ранения еще 9 дней.

Я не знаю, было так задумано или вышло случайно, но ничего страшнее этих похорон я не видела. Стиснутые зубы, сжатые кулаки. Не было ни громких рыданий, ни надгробных речей. После того как покойного отпели в церкви и вы­пустили в небо белых голубей, гроб на руках от­несли на кладбище и опустили в землю под залп из охотничьих ружей. Отец бесслезно рыдал. Люди молчали. К чему слова? И так все ясно.

Женя Лосинский погиб от огнестрельного ранения, полученного 2 мая возле торгового центра «Афины». Пулю достать не смогли: пар­ню и так удалили почку, селезенку, был надрыв поджелудочной железы. Резать дальше врачи боялись. «Выйдя после операции, врач сказал, что такого прежде никогда не видел: все внутри у него было разворочено, — рассказывает друг Жени, Денис. — Врачи вроде бы нашли над поч­кой дробь, но точно сказать, что за пуля, мы не можем».

Женя занимался исторической военной ре­конструкцией: воссоздавал бои Второй мировой войны, события в Афганистане. «Его дед в свое время на Западной Украине боролся с банде­ровцами, — рассказывает Денис. — А Женя здесь боролся с ними как мог. Возле «Афин» мы были с ним вместе, но меня перед тем оглушило взрывом шашки «ширас» (спецсредство, пред­назначенное для имитации разрывов артилле­рийских снарядов. — М.П.). Когда ребят оттес­нили по Греческой вниз, к улице Вице-адмирала Жукова, «Правый сектор» обошел нас со сторо­ны Дерибасовской. И вот тогда, около 16 часов, мы начали выносить первых наших раненых с пулевыми ранениями. Сначала они били по но­гам, у ребят были перебиты бедренные артерии. Явно не резиной стреляли. Женя своим щитом, как мог, прикрывал ребят, медиков. Наших я видел только с травматами в это время. У меня есть разрешение на оружие, но я его с собой не взял. Около 18 часов я уже повез раненого Женю в больницу. Что сказать? Он был моим команди­ром. И останется им».

— А зачем вообще «Одесская дружина» назначила сбор на Александровском про­спекте в тот день?

— Мы знали, что приедут ультрасы, и не хо­тели, чтобы они громили Одессу, как разгромили Харьков, — отвечает Денис. — Мы не хотели кро­ви, просто хотели их сдержать. А насчет красных повязок — все ложь. Красными повязками пере­мотались мы, «Одесская дружина». Люди с крас­ными повязками ничего не провоцировали.

Тайна красных повязок

Накануне событий 2 мая в лагере на Кули­ковом Поле произошел раскол. Часть людей по призыву своих лидеров ушла на «411-ю бата­рею» (это мемориал солдатам Великой Отече­ственной войны). «Раскольники» через соци­альные сети призывали людей 2 мая собраться на Александровском проспекте неподалеку от места сбора фанатов.

— Понятно, что это была чья-то многоходов­ка, в которую втянули часть ребят, — утвержда­ет Ростислав Барда, руководитель организации «Сопротивление». — Руководители «Одесской дружины» знали, что соотношение сил 1 к 10. 200 наших против 3 тысяч. Зачем они повели туда людей? С нами, с теми, кто остался на Ку­ликовом Поле, это никак не было согласовано. А 2 мая они вообще отключили телефоны.

Вот интересный рассказ очевидца по име­ни Саша: «Наши собирались пройти параллель­ным маршем с фанатами и уйти по Ришельев­ской улице в сторону Куликова Поля. Дружина выдвигалась с Александровского проспекта. У магазина «Т и Д» наши увидели «Правый сек­тор». После этого кто-то повел их дальше, из­менив маршрут. Они обогнули «Афины» и вышли прямо навстречу фанатам, на угол Греческой и Вице-адмирала Жукова. В этот момент из нашей толпы выбежали четыре человека, которые по­бежали в сторону футбольных фанатов с криком «нас бьют!». И тут же половина Евромайдана по­бежала нам навстречу, полетели дымовые шаш­ки, файеры, взрывпакеты. Один человек с крас­ной повязкой ранил нашего парня в спину возле «Афин». Другой там же ранил милиционера».

Другой свидетель, Олег: «С Куликова Поля на Греческой была от силы треть наших ребят. Остальные непонятно кто. После того как майда­новцы и правосеки «победили», депутат горсо­вета, руководитель одесской организации пар­тии «Удар» Андрей Юсов построил их в колонны, чтобы идти на Куликово Поле. (Кстати, Юсов — один из основателей «Поры», молодежной ор­ганизации «оранжевой революции». — М.П.) Он сказал: идем в сторону ж/д вокзала. Потому что они были приезжие и не знали, где Куликово Поле. Они неслись сюда как озверевшие. Я их хорошо разглядел. Они были совершенно не­вменяемые. Стеклянные глаза. Они людей про­сто убивали».

У меня после бесед с десятками свиде­телей сложилось мнение: очевидно, что были провокаторы с красными повязками и без них. Однако не все люди, которые надели в тот день красные повязки, были провокаторами.

«Кровь наших ребят. Запомни. Отомсти»

Дом профсоюзов — добротное «сталин­ское» здание. В нем массивные дубовые вход­ные двери, мраморные лестницы, деревянный паркет. Двери в кабинеты, оконные рамы и лестничные перила — тоже деревянные. Дом профсоюзов не похож на «Хромую лошадь». Под слоем штукатурки — старая кирпичная кладка. Пишу это, чтобы читатели понимали, как их об­манывают, впаривая, что люди в здании задо­хнулись от продуктов сгорания пластика. Его здесь практически нет. Сейчас значительная часть штукатурки на центральной лестнице сня­та. Люди считают: чтобы скрыть следы от пуль. Под штукатуркой — кирпичи. Паркет даже не обгорел.

Важное обстоятельство, о котором никто не пишет: 2 мая в Доме профсоюзов люди работа­ли. Я разговаривала с сотрудником одной про­фсоюзной организации, который был на своем рабочем месте до 16 часов. Это объясняет, как в здании оказался журналист Дмитрий Иванов — он мог зайти по делам. Или задушенная женщи­на с фотографии — она работала там уборщи­цей. Наконец, откуда взялась еда и спиртное. Представляете уютненький профсоюзный каби­нетик? Он ничуть не изменился со времен СССР. В нем обязательно есть холодильник, припасена бутылочка. Накануне праздника, видимо, поси­дели, отметили.

— Мы пришли к выводу, что совершить все это коренные одесситы не могли, — говорит Олег, с которым я случайно познакомилась у Дома профсоюзов. Свою фамилию, как и мно­гие другие мои собеседники, он просил не назы­вать. — Потому что у каждого из жителей города случайно мог там оказаться дядя, племянник, друг, одноклассница. Вот если бы в здании си­дели бандеровцы, смог бы я его поджечь? Нет. Это сделали приезжие.

— Там на пятом этаже комната полностью залита кровью, — рассказывает женщина по имени Антонина. — Спустя девять дней она еще была липкой. А копоти на стенах там совсем нет. Вы точно из России? Пойдемте покажу.

Мы заходим в здание. Центральный вход выгорел дотла. На обугленных стенах надписи: «Нелюди», «Звери», «В аду гореть будете!». На подоконнике — каска, цветы, деревянная дубин­ка, которой оборонялись активисты: обычный черенок лопаты, разрезанный пополам. Под­нимаемся. Вот эта комната. На двери надпись «Кровь наших» — и стрелка внутрь. На стене еще одна: «Кровь наших людей, одесситов. Расска­жите другим. Ведь украинские новости лгут». На паркете и стенах везде пятна крови. Боль­шая лужа действительно еще не просохла. Нет никаких следов горения или копоти. Добросить камень или бутылку с зажигательной смесью сюда невозможно — слишком высоко.

— В этой комнате прятались люди, их наш­ли и добили, — объясняет Олег. — Они ходили по кабинетам, ломали двери, находили выжив­ших и добивали.

Заходим в кабинет на четвертом этаже. В стекле круглое отверстие правильной формы. «Это пулевое отверстие, — говорит Олег. — Ка­мень сюда не добросишь, высоту посмотрите». Дверь в следующий кабинет явно рубили то­пором. Надпись: «Кровь наших в окне». Кровь между рамами, на подоконнике, оттуда она явно стекала по радиатору, лужа на полу, брызги кро­ви на стене. Следов горения нет.

— Я впервые зашла сюда 3 мая, — рас­сказывает Антонина. — Мы нашли под столами много разбитых ампул. Майдановцы выбивали в двери дырку, бросали в кабинеты «коктейли Молотова» и ампулы с аммиаком. У людей мо­ментально выгорали легкие. Помните на видео: вспышка в комнате за неразбитым окном?

В туалете на кафеле надпись: «Кровь на­ших ребят. Запомни. Отомсти». Здесь кровь на подоконнике, дверь вся в мелких брызгах и по­теках. На кафеле след, будто человек хватался за стену окровавленной рукой. «Здесь кого-то убивали», — говорит Олег.

— Вот сволочи! Скоты! — произносит вдруг Антонина. — Смотрите: замывали! Здесь кровь лужей была.

Это пятый этаж. Кровь в подсобке. Дверь с прорубленным топором отверстием. Внутри оплавленный ксерокс, но паркет не обгорел и вся комната чистая. Пол белый, видимо, в по­рошке от огнетушителя. Бросили бутылку и тут же огонь затушили. Добросить бутылку снизу до пятого этажа невозможно. Но следы горения здесь заметны во многих местах. И везде валя­ются перчатки. Не только на пятом этаже — по всему зданию.

— Они бегали по зданию, искали живых людей, добивали их и сжигали, — комментиру­ет Олег увиденное. — Есть фото, где у трупов обгорели только лица и кисти рук.

Еще одна странность: сгоревшие окна на лестнице между четвертым и пятым этажом. Снаружи добросить бутылку невозможно. Ря­дом деревянные перила от огня не пострадали. А оконные рамы сгорели. Как такое может быть? Неужели бой шел внутри здания? «Они людей выдавливали на крышу, забрасывая бутылками с горючей смесью», — считает Олег. Я потом говорила с одним парнем, спасшимся с крыши, который это подтверждает.

Черные туфли

На одном из этажей у колонны я заметила черную женскую туфлю. А вскоре совершенно неожиданно встретилась с ее хозяйкой. Марии Николаевне (имя изменено) 74 года, и она про­жила интересную жизнь: служила радисткой на базе Камрань во Вьетнаме, работала в Москве на высоких должностях. На Куликово Поле хо­дила просто пообщаться с людьми, послушать новости. Теперь она говорит, что 2 мая — ее вто­рой день рождения. Она выжила чудом и до сих пор не может прийти в себя: у нее ожоги на лице и шее, временами ей трудно дышать.

— В тот день прибежали ребята с Греческой улицы с криками «наших бьют!». Некоторые от­правились туда, чтобы помочь вынести раненых. А мы начали собирать свои флаги, газеты, ли­стовки. Потому что опасались, что разгромят лагерь. Остались в основном пожилые люди. По­том кто-то сказал: давайте строить баррикады. И мы таскали материалы для баррикад. А потом видим: бегут наши окровавленные ребята, а за ними мчится озверелая толпа. И мы все рванули в Дом профсоюзов. Кто-то нас, кажется, к этому призывал.

— Кто вошел вместе с вами?

— Со мной были Шура, Лида, Зина и три девочки-монашки. Смотрю, под ногами стекла. Говорю: ищите веник, надо убрать, люди бегут, поскользнутся, упадут. Я еще обратила внима­ние, что на лестнице сидели двое мальчиков лет по восемь-десять, и сидел слепой. Он с женой приходил, она перевязывала раненых. Мы под­нялись на третий этаж. Думали: даже если они ворвутся вниз, мы будем там защищены. Откры­ли дверь в кабинет. Из окна видели, как внизу жгут палатки, бьют тех, кто не успел забежать в здание. Шурочка говорит: давайте встанем в окне, покажем, что здесь старые женщины. Но снизу начали стрелять из травматиков. К нам по­дошел высокий мужчина и тоже выглянул в окно. Разворачивается к нам, а у него во лбу дырка. И он медленно так сползает на пол.

— Мертвый?

— Конечно, это пуля была. Круглое такое отверстие. Это снайпер стрелял, наверно, сидел на крыше обладминистрации. Девочки завизжа­ли. Пульс пощупали — но какой там уже пульс. И когда я увидела кровь — меня так затошнило, что я побежала в туалет. Забегаю туда и чув­ствую запах газа. Открываю дверь — и просто обалдела: ни стен, ни потолка, ни пола — ниче­го не видно. От «коктейля Молотова» такого не могло быть.

— Можете описать запах? Это было по­хоже на запах гари?

— Нет. Просто резкий неприятный запах. Сначала я даже думала, что это хлор. Это как тонешь в страшном море. Обжигает горло. Я упала, лицом прислонилась к полу, и лицо мо­ментально стало гореть. Лоб, нос, щека — все обгорело. Больше всего обгорела шея. Был ожог горла, легких. Я потеряла сознание.

— Помните, кто вас вынес?

— Очнулась я уже в полной темноте и на­чала потихоньку ползти к выходу. Хотела позвать на помощь — а из горла идет один хрип. Все же собралась с силами и простонала: «Помогите!». Слышу чей-то голос: «Еще одна живая. Ползите к лестнице». Вот я и доползла. Этих людей я не разглядела, они были в марлевых повязках. Они меня спустили во двор, и в машине «скорой по­мощи» я опять потеряла сознание. Когда меня несли, у меня туфли с ног свалились. Внучка потом мне рассказала: «Смотрю — на третьем этаже на лестничной площадке кровь и стоят бабушкины туфли». Они черного цвета.

— Врачи вам что сказали?

— Сказали: бог дал вам вторую жизнь. Че­тыре дня я была под капельницами, меня все время промывали. Три дня у меня при отхар­кивании выходила одна чернота, а потом стала выходить чернота с кровью. Моя одежда совсем не обгорела. Думаю, что это было химическое отравляющее вещество, которое сжигает тело. Лицо и шея обгорели от газа. Там, где я была, огня совсем не было.

Марию Николаевну опять душит кашель.

— А этих девочек-монашек так никто боль­ше и не видел. Я звоню — ни Шура не отвечает, ни Лида не отвечает. Шура всегда ходила как старуха, она на два года старше меня, а в тот день пришла в розовом пальто, в туфлях на ка­блуках, в платочке кокетливом. Такая красивая! И вот не отвечает. Что с ними стало?

Вечером я опять была у Дома профсоюзов, разговаривала с очевидцами страшных событий 2 мая. Горели свечи, люди приходили и уходили. Мимо шла женщина с собакой, интеллигентная женщина выгуливает собаку — ничего особенно­го. И вдруг она закричала. «Что вы здесь ходите, смотрите? — кричала она. — Музей открыли. Бе­рите оружие! Их надо убивать!»

Этот крик и сейчас стоит в моих ушах.

Марина ПЕРЕВОЗКИНА.